4 апреля в галерее XL (ЦСИ Винзавод) закрылась выставка Ильи Долгова «Модель природы. Модель Гёте» – инсталляция, которая частью иллюстрирует сайт художника «Лесная газета», частью дополняет его (на выставке был постер с кратким словарем понятий этого проекта, поэтому инсталляция рассматривается здесь как его – проекта – продолжение). В какой мере искусственное построение Долгова может быть интерпретировано тем способом, который он использует при описании природных ландшафтов и объектов, находящихся непосредственно в своей среде?
Ведь выставка не является неким собранием материалов, как обычно бывало, например, у Монастырского и группы «Коллективные действия»; она претендует на организацию пространства внутри музейного помещения, но, в то же время, такая организация неизбежно окажется плодом деятельности художника, тогда как в рамках «Лесной газеты» он занимался преимущественно созданием языка и его толкованием.
Согласно Никите Сафонову, субъект Долгова – «никто иной, как агент режима описания, проделывающий важную операцию по консервации этого режима». Но, в таком случае, представленная инсталляция делает таким агентом режима описания зрителя, а Долгов смещает себя в зону активной художественной практики. Это значит, что созданный Долговым медиумный аппарат расширяет свою функцию: теперь не только более или менее естественный и случайный ландшафт природы (или ее элемент) может этим аппаратом описываться, но и полностью продуманная художником конструкция (хотя она и состоит из тех же элементов биосферы, – например, тростника, «сгустка» перьев). Это, кажется, некий новый шаг в границах проекта «Лесной газеты».
Интересно, что Гёте, важный для Долгова автор, писал о природе, что она «действует по вечным, необходимым и столь божественным законам, что само божество ничего не могло бы изменить в них». И, сразу вслед за этим: «Малейший намек на то, что какое-нибудь явление природы происходит на основании рассудка, разума, или даже только произвола, приводит нас в изумление, даже ужас». Долгов в некотором смысле вступает в диалог с Гёте, пытаясь предотвратить возможный «ужас» условного зрителя, противопоставляя этому ужасу «последнюю, нерасщепляемую сущность, от постоянства которой нет никакой возможности избавиться» (Сафонов), то есть язык.
Можно подумать, что, допустим, скульптура «голова Гете» ускользает от интерпретации в границах художественной концепции Долгова. Ведь, судя по выставке, эта концепция заключается еще и в том, что художник начинает переорганизовывать природу согласно ее медиумному пространству, о чем сказано у Гёте: «...Художник – благодарный природе, которая и его произвела – дает ей обратно вторую природу, но прочувствованную, продуманную, человечески завершенную. Но если это должно произойти, то гений, призванный художник, обязан действовать по законам, по правилам, которые сама природа предписывает ему, которые ей не противоречат...» Однако, возможно, Долгов иронизирует, иллюстрируя скульптурой как раз положение о том, что «художник – благодарный природе, которая и его произвела – дает ей обратно вторую природу» (глаза из черных роз всматриваются в рисунок розы). И, все равно, скульптура кажется не очень удачной.
Один из посетителей выставки, поэт и автор дневника Иван Мишутин говорит, что «концепция «Лесной газеты» предполагает две эстетические позиции: позицию персонажа-протагониста (наивный ученый-классификатор, «голова-гнездо» на выставке, слишком человеческий, чтобы ему сочувствовать) и позицию классифицированной природы – минималистический и прохладный мир, биология, сведенная к геометрии». Для Мишутина «мерцание между первой и второй позицией, между исследователем, включенным в систему социальных (а, значит, и биологических) отношений – отношений унижения, власти и иронии, – и результатом описания, природой, очищенной от всего биологического, и составляет основное впечатление от проекта Ильи Долгова».
Интервью
– Можно ли считать выставку продолжением «Лесной газеты» или это лишнее допущение?
Илья Долгов: В огромной степени можно. Моя первоначальная задача была – перевести первые четыре выпуска ЛГ (готовых к моменту начала работы над выставкой) в материальную, пространственную модель. Чтобы посмотреть, останется ли какой-то феноменологический остаток. В общем-то, классический цикл познания: наблюдения – теоретизирование – практика (наблюдение – модель – эксперимент). Операция двойного перевода.
– Вы ориентировались на гетевскую натурфилософскую систему познания, где природа говорит о себе через человека. Предполагалась ли Вами хотя бы возможность выхода в рамках инсталляции из такой системы познания, или Ваша цель была именно в последовательном утверждении этой системы?...
И получился феноменологический остаток?
И.Д.: Сначала про остаток. Мне все это ощутилось двояким образом. С одной стороны, да, материя вполне оформилась, начала себя вести как заросли или сгустки. С другой стороны, в ней проявился свой норов, свои способы поведения и т.д. Что, в общем, неудивительно – это было скорее важным в процессе монтажа инсталляции. ЛГ – созерцательный проект, а здесь сталкиваешься с активной субстанцией, пытающейся саму себя оживить. Все эти соты из тростника создавали свои сети и линии напряжения, баланса (физического), архитектуру.
По поводу метода познания – задачи выходить за его рамки я особо не ставил, меня он вполне устраивает. У Гете, если точнее, не природа говорит через человека (это отдельная формулировка), но они могут говорить на одном уровне (познающего созерцания урфеноменов).
Но в МПМГ, в отличие от газеты, есть естественнонаучный аспект, в довесок. Структура из гексагонов, например, использование папоротника для головы Гете. Это вкралось скорее через боковую дверь: когда понадобилось оформить созерцательные мотивы в конкретные конструкции. Для меня это пока интересный, не осмысленный до конца момент.
– Было неожиданно встретить фотографию кота в числе настенных фотографий.
И.Д.: Иллюстрации все непосредственно из выпусков ЛГ взяты. Ну, и кот жизненно необходим – против тяжеловесности.
– А чувствуете ли Вы какое-нибудь родство с арте повера? Например, с ландшафтами Пьеро Джиларди или конструкциями Джузеппе Пеноне?
И.Д.: Арте повера – скорее иглу Мерца мне вспоминались, когда делал шалаш для Гете.
– Вы писали однажды, что «в результате [полевых исследований] можно получить «мягкое» знание – слишком игривое для науки, недостаточно рефлексивное для современного искусства». Тем не менее в современное искусство это «мягкое» знание вписывается. Где Вы находите (если находите) свой контекст, свою нишу в современном искусстве? Есть ли у Вас единомышленники кроме "Лаборатории Городской Фауны"?
И.Д.: Я не очень общительный, поэтому единомышленников как-то тяжело назвать: для этого нужно много разговаривать. Но есть художники, которые мне крайне интересны и по которым я "сверяю часы" – это ЛГФ, Влад Кульков, Илья Романов, в первую очередь. Очень разные подходы и позиции, вместе – прекрасная полная карта природоведения.
От каких-то крупных международных трендов, типа антропоцена, объектной философии и всего, что сейчас примеряется на тему природы я стараюсь держаться подальше – в этой сфере я контекста искать не хочу.
– Да, это понятно, ведь перечисленные тренды пытаются как-то "овладеть" природой.
И.Д.: Ну, я не против овладения, какого-то почтительного пиетета к природе у меня нет. Скорее, я убежден, что они за блеском своих конструкций проскальзывают мимо как раз "полевого" пласта. Это в другой какой-то реальности идет процесс. Реальности конференций и статей.
– Вы перешли к полевым исследованиям сегодняшнего органического мира после работы по изобретению архива азоя. Такой переход как-то обоснован в Вашей эволюции как художника? Или Вам все равно, что описывать/классифицировать?
И.Д.: Азой для меня на 9/10 лежит в теле природы, и только 1/10 – это какие-то человеческие конструкции. Так что тут для меня однозначная преемственность. Поэтому "природное" как мотив и интрига для меня суперпервичные, это из детства, и очень базовая характеристика моей, прости Господи, субъектности.